Вы знаете, как тяжело жить с печатью вечной отличницы на лице? Это значит, что в каждом-прекаждом случае ты должна а) остановиться; б) разобраться; в) выяснить, чего это такое происходит; г) нет, постой, я все -таки хочу понять. Потом тяжело рыдать, злобно молчать или торжественно восклицать. Представить себе мою машину за этим занятием невозможно. Мы с ней несемся и видим, что слева неизбежно нас вытесняет злобный пузатый джип. Нет у него ни юмора, ни воспитания, он не джентльмен, если бы попросил — нам не жалко, мы бы пропустили. Но он молча сопит и толкается. Мы сострадательно пропускаем. Я переживаю. «Мы с тобой, — говорю я машине, — маленькие и недорого выглядим. Нас не страшно поцарапать. Понятно, что сдачу мы не дадим, а будем покорно мигать аварийкой и плакать в руль». «Слушай, — говорит она, — не расстраивайся. Вон там пустой ряд, поехали туда!». И мы, как психи, едем туда, куда нам не надо, потому что там пусто и можно просто ехать. Вернее, я еду, а она летит: легкая и послушная.

Иногда я играю в одиночку в железные яйца. Машина в этом принципиально не участвует: яйца мои, а царапать-то будут ее.

Я упрямо не поворачиваю руль ни на сантиметр, когда меня вытесняют. Еду, типа не вижу. Моя Поло сделана для стран третьего мира, в этот момент я нигериец в низкой надвинутой шапке и с папироской в зубах. У нигерийцев всегда железные яйца, они не сдаются. Машина от ужаса закрывает глаза и покорно подставляет левое или правое переднее крыло. Когда железные яйца все-таки впадают в панику, я открываю окно и из-под розовой нигерийской шапочки жалобно говорю: извините, я очень плохо вожу машину, я боюсь вас поцарапать, вы не могли бы меня пропустить? Не выходят у меня железные яйца. Машина выдыхает с облегчением. Она никогда обиженно или сердито не замолкает. Она всегда со мной разговаривает и всегда в контакте, чтобы я ни делала. Когда я делаю реальную фигню, она говорит — аварийная ситуация. Просто обозначает, спокойно. Не говорит — «куда ты прешь» или «Миша бы тебе дал по башке», или «окстись дура», или «смотри, какие козлы», или «ты меня чуть не угробила сейчас», или «вечно ты обо мне не думаешь». Она просто и спокойно говорит: аварийная ситуация. Вы представьте, что она — мой муж, например. Поло, только мальчик. Я, например, сделала реальную фигню. И он спокойно мне говорит: ты сейчас сделала реальную фигню, и не обзывается никак. Я бы немедленно перестала делать фигню.

Еще она любит обманывать. Мы с ней ведем в последние месяцы легкомысленную, счастливую, лживую жизнь. Мы умеем ехать тихонечко там, где нельзя ехать быстро, и умеем очень хорошо отличать один участок дороги от другого.

И это для нас с ней был самый трудный урок вождения, потому что куда девать адреналин, плещущий из глаз? И когда все ужасные сильные и злые машины сваливаются в кучу на том участке дороги, на котором нельзя ехать быстро: останавливаются, гудят, толкаются, бестолково мечутся, — мы их объезжаем и уезжаем самые первые.

Никто не заподозрит в нас никогда, что мы не жалеем жечь резину на поворотах, умеем без спидометра определять скорость, предвидим заносы и мало пользуемся тормозом в пробках. Она не хвастается, конечно. У нее нет даже хвостика на багажнике, чтобы быстрее ехать. Мы с ней даже не знаем, как называются такие штуки.

Однажды только мы с ней всерьез разозлились на дядьку, который жестоко нас подрезал, заставил экстренно тормозить и, ухмыляясь, попытался уехать. Мы его мгновенно догнали, остановили, и я вежливо сказала в идущее красными пятнами чужое лицо: «Вы нарушили правила. Вы были не правы». Три раза сказала, потому что он моргал и молчал. Потом надвинула шапочку на глаза, взяла в зубы нигерийскую папироску и уехала. Она умеет резко тормозить, без сожалений разворачиваться, если приехала не туда, не жалеет сделать лишний крюк, полюбила Третье кольцо больше, чем Садовое, а если вдруг надо ждать — мы с ней сидим часами и вместе нам хорошо, а в таксисты мы идти не хотим, потому что чужих людей не любим.

Отличница во мне совсем уступила место внучке двух дедов-шоферов. То, что оба моих деда были профессиональными водителями, а один доехал в войну на своем грузовичке до Берлина, я узнала от мамы сегодня.

Конечно, мы с ней теперь не будем: а) останавливаться, б) разбираться, в) восклицать. Это все из какой-то прошлой жизни, в которой у меня не было перед глазами такой легкой птички. Нам интереснее уже уехать, и потом дальше ехать, ехать, пока не увидим кое-что, что нам понравится. Мы с ней вдвоем счастливы. Мы тоже поедем до Берлина, потому что у нас там друзья. Ну, или не поедем.

Работать с этой темой у Юлии Рублевой

Читать по теме