Мужество маленьких пекарен

Я наблюдала за всем этим, раздумывая, что, похоже, у сеньора Корридо нет никаких грандиозных планов на собственную жизнь. Ему сорок, как и мне, и к этому времени он прочно  обосновался в нише городских обывателей, не претендуя занимать там никакого особого места. Он не ждет, что его заметит и оценит словно бы сверху кто-то великий и могущественный, и выдернет из его захолустья к сверкающим вершинам Рима или Милана. Он не ждет также внезапных перемен к лучшему: напротив, славит Господа и Дорогое Мироздание за спокойно горящий огонь в своей дровяной печи.

По опыту я знаю, как важно годам к 35-ти вытоптать себе крошечную полянку под солнцем, занять свое место, стать как все: не лучше и не хуже. Распростившись к этому моменту с надеждой на собственную грандиозность, мы перестаем тратить силы на то, чтобы подавить разочарование в собственной судьбе и наконец-то можем полностью отдаться тому, что у нас хорошо получается, даже если это вкусная горячая пицца всего лишь в масштабе маленькой деревни или района. Удивительно, что психология мелкого лавочника способна давать такое смирение со своей судьбой, а в итоге — уважение соседей и некое ощущение своего места под солнцем, совершенно законно и заслуженно занимаемого.

Сколько я вижу отчаяния в глазах умных взрослых людей, которые поняли к середине жизни, что их таланты обычны и находятся на уровне одаренности, но никак не гениальности. Как психуют, по-настоящему, большие дядьки, выросшие из маленьких вундеркиндов, поняв, что они такие же, как все. Как отчаиваются красивые и умные женщины, поняв, что с ними все не случается и не случается драматичных кинематографических историй, а в лучшем случае случается хороший брак, в худшем — алкоголизм. Большинство наших талантов призвано обслуживать небольшую деревню: а мы заставляем себя замахиваться на Рим, и не можем простить себе мелких лавочных масштабов.

Именно поэтому я славлю сеньора Корридо, у которого хватает ума и смирения проживать обычную, не грандиозную жизнь, занимая свое личное место в шеренге других обычных граждан. Его место под солнцем уютно и хорошо обжито, потому что он обживал свою пиццерию, складывал и прочищал дровяную печь, кормил соседей вкусной горячей пиццей с сыром и помидорами и не пил горькую от ужаса при мысли — «Как, и это все, что может случиться с моей жизнью?» Он не примеривался ни к чему героическому и грандиозному, не писал слово «предназначение» с большой буквы, да и не искал его. Его пиццу я съела с превеликим удовольствием, она была на тонком тесте, с толстым слоем горячего сыра, с томатным соусом, со специями, острая, ароматная, вкусная-превкусная. Сеньор Корридо, несомненно, на своем месте в этой жизни, и как хорошо, что он не стал никем другим.

Спасибо, сеньор Корридо, что вы не захотели быть великим, что не лишили нас своей пиццы и не наплодили вместо этого кучку средних текстов, глуповатых законов или полудохлого бизнеса. Я вспоминаю вас и вашу пиццу с благодарностью и теплотой.