Женщина и черепаха

Бывает время безвременья. Мы будто опускаемся на дно, где нет ни сил и желания что-то делать, только тишина и остановка.

Однажды весной у меня грянула неожиданная депрессия. Я воевала с ней месяц, возвращаясь по вечерам домой с работы, и пыталась буквально на ощупь найти в собственной душе остатки силы, юмора, моего обычного любящего взгляда на мир — ну хоть чего-то, оно же было совсем недавно…

Но ничего не было.

Было трудно ощущать опустошение. Оно было похоже на поражение. Хотелось уйти от этой жизни в отпуск. Куда-то в другую жизнь, где можно просто лежать на берегу моря. Смотреть в небо. Ни о чем не думать. И ничего не делать. Навсегда.

В какой-то момент мне приснился сон. Я очутилась на солнечной улице одна, в чужой стране, перед длинным накрытым столом, где сидели мои гости. Мне надо было их накормить. В руках у меня оказалась корзинка со съедобными фигурками. Золотые и зеленые. Они были исключительно золотые и зеленые. Я доставала фигурки и ставила на стол. Одной из них была женщина. Ее правая рука лежала на спине огромной черепахи. «Не торопись», — сказали мне во сне.

И тогда я остановилась. Вечером того же дня я поехала с работы в такси, и, глядя в открытое окно, призналась себе, что у меня нет сил.

И время остановилось. И я уязвима как никогда, потому что даже не могу заплакать. Я выдохнула и откинулась на сиденье. Остаток дороги я доехала молча, признавшись самой себе, что больше ни на что не способна в ближайшее неопределенное время.

Примерно в это же время мне в почту пришло письмо, где кто-то спрашивал – что делать, если время остановилось, и каждый день в твоей жизни одно и то же, а ведь у нас цели.. у нас планы! Я была завалена письмами, и как это иногда случается, мысленно ответила, не ответив на самом деле. «Спросите у черепахи» — вяло подумала я. «Не торопись» – добавила черепаха из моего сна.

Я приходила в любимое кафе и на целый день садилась там с журналом. Журнал валялся передо мной нечитанным большую часть времени. Официанты меня знали — здесь в декабре я дописывала книгу, в январе плакала, слушая подругу, всю весну щебетала за разными столиками с разными людьми, а теперь сидела часами, просто глядя в окно.

За окном все двигалось. И звучало. А я извлекала на свет усталость и тоску, следом – глухое раздражение, следом — уныние. Где-то раньше бил живой источник, в нем была и любовь, и солнце, и еще что-то. Я одергивала себя, когда начинала его искать. Нет — и не надо. Значит, время уныния. Вместе с источником куда-то делся хронометр, который отсчитывал годы, месяцы и недели. Время окончательно остановилось. Календарь исчез.

«Я хочу, но не могу больше», — признавалась я себе. Идти дальше — хочу, но не могу. Что-то делать — хочу. Но не могу. Жить по-другому — хочу, но не могу. Нет сил. Я закрывала глаза.

…Моя правая ладонь лежит на огромном, нагретом солнце черепашьем панцире. Мы никуда не торопимся. Черепаха делает шаг, как в замедленной съемке, правой передней лапой. Через сто миллионов лет вслед за ней подтягивается задняя. Я делаю крошечный шажок. Так мы с ней идем. Через еще пару черепашьих шагов я понимаю, что ничего не боюсь. Все так давно ушли вперед, что нам все равно не догнать. Я могу делать что хочу. Главное — хотеть. Еще спустя шаг и сто тысяч лет ко мне возвращается часть эмоций. Я обнаруживаю, что осталась такой же нервной и упрямой, как была.

«Представляешь, — говорю я черепахе, а она и ухом не ведет, — я уже боялась, что стала флегматичной. Это удобно, но я бы не успела»

«Куда бы ты не успела? – недовольно спрашивает она, и моя ладонь вместе с панцирем сдвигается еще на миллиметр вперед, – только не отвечай, ради бога, а то понесешься писать список дел… Считай, что я не спрашивала. Ну, что встала, быстрее пошли!»

И мы с черепахой идем. Подтягиваем правую лапу… левую…еще шажочек.

Такое бывает иногда время.