Как я встречала Новый год

Я посадила в кружок всех зверей и устроила им беседу с пристрастием. Я сказала им наконец-то все, что хотела. Потом потушила свечи и заснула. Так по-детски хорошо я встретила этот дурацкий праздник Новый год. Я не чувствовала себя ни несчастной, ни одинокой. Я чувствовала себя как обычно.

Первой шла Голубая Обезьяна. Ее мне подарила дочка. Это был 2004 год. Мы праздновали его впервые вдвоем, а не втроем. Без мужа. С традиционным жареным гусем запеченным с зелеными яблоками. У нас был такой японский стол — на полу, там стояло блюдо с гусем, салаты, мы с Машей были нарядные. Зашел бывший муж — поздравить. Еле высидел минут 10 и ушел. Говорить почему-то было не о чем, мы просто были вежливыми.

Потом зашла золовка. Любимая. Хоть и змеиная головка. Она считает, что такой снохи у нее больше не будет. Она сказала: «Будешь выходить замуж — выходи за того, кто будет меня привечать». Конечно! Я с тех пор так и смотрю: ведь привечать сестру первого мужа может только мужчина широких взглядов и неревнивый. Потому что первый муж тоже в комплекте, в родственном.

Ну, и понеслась эта Голубая Обезьяна. Это сейчас у нее лицо осмысленное, а тогда ее морда не выражала ничего. Как у японца. Я и заподозрить не могла, что с этим непроницаемым лицом она будет резвиться весь год буквально у меня на голове.

Увольнение весной и безденежье летом. Осенью у меня острый бронхит, температура, колю сама себе уколы, кашляю, и покупаю цветы в горшках, много, высокие, с меня ростом, сразу 7 штук, привожу на такси сквозь сырость и дождь в октябре, ставлю на пол вокруг себя.

Что я собралась? Водить хоровод? Молиться?

На следующий день начинаю ремонт. Весь месяц вижу кошмарные сны, дочка попадает в больницу, и иногда я с утра запрещаю думать себе о чем-то еще кроме краски для стен.

Белая или рыжая? Надо купить гвозди. Муж дарит на день рождения деньги. Я визжу от радости и покупаю на них гипсокартон.

Я знаю, что весной уеду навсегда, и в Рождество мы бродим с ним вокруг церкви, по мягкому снегу, и я говорю только о хорошем. Зачем мне ремонт перед отъездом? Чтобы хоть немного пожить в уюте. Зачем мне отъезд? Потому что всегда мечтала. Мне страшно? Еще как.

У дочки коклюш, она кашляет до рвоты, я бегаю от нее к компьютеру, потому что сдается гигантская журнальная сеть и меня некому заменить.

Мне некогда подумать или заплакать, и глубокой декабрьской ночью я иду за соком и молоком, приношу, и дочь сквозь кашель говорит: «Кажется, мам, ты меня очень любишь». Господи, конечно. Провалилось бы все это, когда твоему ребенку надо, чтобы ты просто сидела рядом и держала за руку.

Но год уже кончился, уже кончился. Обезьяна нарезвилась всласть и теперь сидит у меня на столе.

Я не злюсь на нее. Я вспоминаю ее год как счастливый, несмотря на бесконечные новости, каждая из которых казалась мне концом всему. У Обезьяны сейчас вполне дружелюбное лицо, точнее, смешная шкодная морда. Она разводит руками и говорит — «Ну, блин, а че я могла поделать-то?»

Год Петуха — 2005. Мы встретили его чудесно: перепачканные известкой, в разгромленной квартире, мы надевали с дочкой вечерние платья, чтобы пойти в ресторан. Туда нас пригласил мой друг — владелец сети ресторанов и просто хороший человек.

Для нас был забронирован директорский столик. Нас встречали еще у порога, и всю ночь официант витал над нашим столиком, как ангел. Моя Машка уже не кашляет. Она наплясалась — в платье и в сапогах, такая любимая дурында. Туфли я ей взять не догадалась.

И под бой курантов я загадала желание: чтобы все было хорошо. Проснувшись утром 1-го января, я сказала: «Маша, мы дожили. Мы переползли этот ужасный 2004».

Мне про год Петуха сказать особо нечего. Хотя было красивое любовное приключение. Был Париж. Был такой прекрасный испанский рассвет на море и признание в любви на французском. Но так, чтобы сердце замирало, и душа пела — нет. Не было такого. Петух вел себя спокойно и клевал мелкие зерна. Вокруг часто были случайные люди. Я ему благодарна за спокойствие и отсутствие катаклизмов.

Зачем-то я ждала год Собаки. Потому что люблю собак. Петуха на моем новогоднем столе-2007 нет. Я вообще про него забыла…

Дошла очередь до грустного синего пса. Год Собаки весь такой и был: с обрывком веревки на шее. Я поднимаю хрустальную рюмочку с водой. Не помню, откуда этот песик взялся.

У него печальные глаза. Он явно потерялся. Сбежал откуда-то оборвав веревку. Я сняла с него веревку и сожгла в пепельнице. Я сказала: хватит. Хватит чувствовать себя заблудившимся. Ты дома. Мы тебя любим. Я сожгу к черту этот обрывок с твоей шеи, пусть ты больше не вспомнишь о своей несчастливости. Ты свободен. Это значит, ты можешь выбирать, где тебе остаться, и когда тебе уйти — или не уходить.

Собака смотрит несчастными глазами. Она так долго скиталась по чужим людям, что не может поверить, что я ее люблю. Но я ее люблю. Хуже года, Собака, у меня не было. Я снова совсем одна. Это так скучно, Собака. Это такой пепел.

Там, в обезьяньем году, пепла не было. Был огонь. Через два года, в искреннем собачьем году, я получаю темные закоулки, недоистории, недолюбовь и недодружбу, шепотки за спиной, выматывающие разговоры, с каждым разом все хуже.

Дальше некуда и не с кем. От меня требуется только говорить правду самой себе, но и себя я порой не слышу. Во сне снится небо, рыжие закаты и поезда, острое счастье, кусочек, мгновение, и больше ничего. Из снов ушли люди, остались только пейзажи и горизонт.

Мне хочется туда, но сначала надо как-то здесь.

Я оказываюсь в следующем году. Год Свиньи. Буквально, сидя на диване, я чувствую, как переместилась на одно деление. Под окнами канонада и хором орут: «С новым годом!»

Свинью у меня изображает розовая Жаба. По ее морде видно, что она всем довольна. Она ухмыляется: в руке цветочек, на шее бусы.

Я ей говорю — «По тебе видно, дорогая, что ты валялась на пляже в панамке, тебе дарили жемчуг, кормили и всячески любили. Наверное, кому-то будут нужны твоя розовость и толстые щеки. Твои смеющиеся глаза и легкий характер. Ты Женщина-Праздник-каждый день, душечка, и я надеюсь, сердце твое не болит. Сколько тебе понадобится времени, чтобы из провального черного собачьего года дожить вот до этих разноцветных веселых пятен?»

На Новый год мне подарили гороскоп. Натальную карту. Мне сказали — «Ах, у вас такой сильный Плутон. Это значит, вы всегда близко-близко чувствуете вечность и смерть. Эта планета глубоких связей, на всю жизнь, но вот незадача: два последних года он у вас пятится назад. За эти два года все что нажили — ваше навсегда. Но все непросто и через задницу».

Но уже светает, мне говорят, вы потерпите, вы делайте что-то руками, например, плетите бусы или собирайте ракушки, не надо больше ни о чем думать, через год все будет совсем по другому, не верите?

Уважаемая Жаба-Свинья, слушай, давай что-нибудь сделаем. Я не хочу через год. Хватит валяться. Ты такая красотка. Не то что я. Я себя сфотографировала — ужыс. Подглазья темные, тощая, похожа на армянскую еврейку в гетто. Давай нарастим розовые щеки. Давай уберем эту еврейскую трагичность из глаз.

Мужчины не любят трагичность, а мне так нужна личная жизнь. С бусами и цветками. А Плутон, ну его нахрен. И вообще — весь год у нас будет чисто, светло, будет пахнуть жареной свининой и пирогами, будут друзья, мандарины, цветы и поездки за город. А потом мне подарят Крысу, и тогда я посажу Красотку Жабу-Свинью за стол и скажу ей речь «по итогам года».

Вчера один взрослый успешный дядя сказал, что страшно завидует моему «встречанию» Нового года. Понимаю. Мне пришлось молчать о своих планах, потому что все хором начинали орать: «Как так — одна??»

Да ничего трагичного, скучного или страшного. Одна сплошная правда в глаза этим ненастоящим зверям, чуть-чуть прибавляется сил, они так внимательно слушают, они никому не расскажут.

Написано 3 января 2007 года — в мой второй Новый год в Москве

Работать с этой темой у Юлии Рублевой

Читать по теме