Хуан Антонио

Искала кое-что в своем ЖЖ и наткнулась: однажды вечером я пошла стричься к мастеру по имени Дэби. В его личный небольшой салон в центре Иерусалима. Высокий, крупный, обаятельный Дэби усадил меня в кресло, скрутил мои волосы жгутом кверху и чуть прихватил их ножницами почти у корней. Я закричала от ужаса, а Дэби сказал на иврите — дождись, когда закончу, тогда будешь кричать.

Он меня недооценил.

Если меня не трогать и не трясти, не общаться со мной, и если при этом я не засну, то я впадаю в глубокую задумчивость и мне придумываются разные истории. Иногда они смешные, иногда драматические, как пойдет. Однажды утром я задумалась, варя куриный бульон, и придумала нечаянно историю, как моего Хуана Антонио* увозят в кишлак и женят на черкешенке, а он меня любит, а я его люблю, и мы страдаем. Очнулась от того, что капаю слезами прямо в бульон.

…Дэби повернул меня в кресле спиной ко всем, стриг и что-то кому-то рассказывал, а я, чтобы развлечься, так как не понимала ни слова, придумала очередную историю, как Хуан Антонио*… ну и т д.

Когда Дэби повернул меня лицом к зеркалу, то закричал от ужаса он. Из зеркала на него смотрела я, с красными блестящими глазами, с опухшим красным носом, я шмыгала и тихонько утирала глаза руками. Все это торчало из под копны подстриженных пушистых красивых прядей. Придуманная история оказалась трагичней некуда. Там Хуан Антонио* поздно прозревал.

На чистейшем иврите Дэби начал меня поносить. «Такая-сякая, — орал он, — у меня стригутся такие люди! А она плачет! Ты зачем плачешь, слушай, да? Тебе не нравится? И ты плачешь?? Ну-ка тихо!» Моей задачей было не начать смеяться. На иврите я не понимала ни слова, объясниться не могла, смысл Дебиных криков был понятный, но как могла ему сказать, что у меня в голове придумываются сами собой всякие истории, и чаще всего, между прочим, смешные, просто вот Дэби повезло с дураком Хуаном Антонио. Он покричал и успокоился, прическу уложили и я расцеловала Дэби в обе щеки. И поехала домой по вечерним иерусалимским улочкам. *Все имена настоящие.

Для тех, у кого нет чувства юмора: в моей жизни нет Хуана Антонио, я никогда не пишу о личной жизни я действительно могу навыдумывать всякого, хоть женские романы пиши. «Я поздно прозрел!!» — воскликнул Хуан Антонио, а Кармелита прикусила губу. Ему.

Моя однокурсница Ленка и ее муж Шурик типичная еврейская семья. Я ни одну их историю не услышала до конца, потому что на каждом слове они сцеплялись по поводу имен, дат, фамилий, они орали и забывали про меня, а когда вспоминали, то только для того, чтобы воскликнуть — «Нет, ты погляди на него!». Глядеть предлагалась осуждающе. Когда я взбунтовалась, и потребовала регламента, как в парламенте, Ленка внезапно успокоилась и нежно сказала: «А вчера в машине, когда Шурик на меня кричал, я взяла да заснула… А он покричал да перестал…» Я посмотрела на нее с завистью и уважением. *** Стоило ехать в Цюрих, чтобы встретить там еврея из Жмеринки (по-моему, Тэффи). Стоило ехать в Израиль, чтобы стряпать там пельмени. Перед пельменями Ленка с Шуриком поочередно выставили на стол — борщ, квашеную капусту, маринованную свеклу, соленые помидорчики, запеченную картошку с салом, скумбрию горячего копчения, лосося слабосоленого, а также настойку смородиновую 40-ка градусную «Сисадминовка», в бутылке темного стекла, на оборотной стороне которой была присобачена микросхема. Шурик сам настаивал, сам бутылку делал, сам разливал. Папа Шуриков мариновал и солил, Ленка запекала и варила. Пельмени мы ели с хреновиной, которую я в Москве нигде не могу найти. Папа делал. Их нечем удивить: у них папа. Нет, я не лопнула. Но была близка.

Ездили на сероводородные источники.

Я пришла, пошла в теплый бассейн, потом в горячий, потом в джакузи. Вся вода пахнет серой. Потом я смыла все под душем, легла на лежак на свежем воздухе и заснула почти на три часа. Было солнце, трава была зеленая и пушистая, пели птички, я была счастлива. Что еще надо человеку 9 января?

Ленка сказала — будешь немного пахнуть ведьмой. А кожа стала…гладкая и невероятная…

Ехала на поезде в Тель-Авив. Напротив спали два солдата. Я болтала по телефону. Моя станция называлась Ашалом. Слышу — машинист говорит «Ашалом, Ашалом». Я вскочила и закричала – «Хелп ми, плиз!!». Солдаты привычно вскочили, похватали мои сумки и поволокли к выходу вместе со мной. Двери уже были закрыты. Поезд отчаливал. Один нажал кнопку, двери открылись, я вывалилась на перрон, и тут они как заорут на ставшем совершенно понятным иврите: «Это не Ашалом! Назад! Это Чевототамдругое!» И стали тянуть ко мне руки, свободные от моих сумок. Я заскочила обратно и мы поехали дальше, солдаты легли снова спать, а я снова достала телефон. *** Сидели с приятелем вдвоем на ночной тель-авивской улице, тихо праздновали мой день рождения. Купили пиццы и колы. Я ему что-то смешное рассказывала, но была уже почти сутки не спамши, и не помню что. Было очень-очень хорошо… *** Очень ценю в мужчинах способность меня находить в любом месте без связи. В одни сутки у меня кончились деньги на телефоне, потом он разрядился, и отказывался заряжаться, а потом я и вовсе потеряла симку. Повыв немного от ужаса, я каждый раз успокаивалась и смирно ждала. Приходил кто-нибудь и меня находил и спасал. *** Я выдохнула ночью в аэропорту Бен-Гуриона, когда упала в кресло, подняла голову, а там с потолка стала красиво падать вода круглым подсвеченным водопадом.

Тогда-то я этот текст и написала.

2010.

По Израилю соскучилась очень!