Звонили коты. Нога

— Ну, ты что умеешь? — говорит Барсик. 

— Я умею, — говорит Мартын, — кидаться под ноги зигзагами. Она влево — и я под левую ногу, она чертыхается, вправо, — а я рраз! — и метнулся вправо. И такой типа я пугливый, как крепостной, а тут она такая типа барыня идет, а я типа ее боюсь. Уши еще надо и глаза дурацкие сделать, и холку подобострастную. 

— Ого, — говорит Барсик, — а где это ты научился? И что такое крепостной? И подобострастная холка это что? 

— Нигде, — говорит Мартын. — У меня врожденный талант. Как родился, мать мне сразу такая — будешь, говорит, сынок, ты настоящим зигзагером. 

— Ого, — говорит Барсик. 

— Да, — говорит Мартын, — это у людей что-то типа руфера, трекера, партитура. 

— Паркура, — говорит Барсик. 

— Откуда знаешь? — гворит Мартын. 

— Тайна, — говорит Барсик. — Ну, расскажи мне про зигзагера. А то наша тебя спросит — а ты и не бэ, не мэ. 

— Ну, — говорит Мартын, — зигзагер это такой кошак, который внезапно прыскает из-под ног хозяев. Непросто. Надо же аккурат попадать так, чтобы он и вроде наступит вот-вот, ан нет — не наступил. Есть зигзагеры-ронялы: кидаешься влево-вправо-влево, пока хозяин в очередной раз ногу не занесет. Мат стоит — уши вянут. Лучше с утра, конечно, как только он вслепую в тапочки взделся. И тут ты ему под ногу-то кинься, а потом не прямо кинься, а наискосок, да сразу под другую — он, дурак, одну-то уже поднял, а вторую еще нет, тут он подпрыгивает, и тут-то уронится на спину, и будет считаться, что не сам упал, а ты его уронил. Потом надо удирать, потому что он встанет, да идет ловить меня, а я уже что — холка, глаза дурацкие, паспорта нет, что взять. Сижу под стулом. Рожа должна быть простецкая. Вот как у меня. 

— И глуповатая, — говорит Барсик. 

— Попрошу! — говорит Мартын. — А есть зигзагеры-сшибалы. Это схема та же: вправо-влево-вправо, а потом, типа ты ополоумел совсем, кинься в коленку. Типа берегов не видишь, паника, в обратку побежал, какой с дурака спрос. 

— А она? — говорит Барсик. 

— А хоть она, хоть кто — упадут. Легко ли — сначала под ними мечутся, глаза выпучены, уши прижаты, а потом, словно обезумев, словно очень уважая и благоговея, и испужавшись, что такую благородную хозяйку счас уронят — прямо бьют в колено лбом. Ну, она падает, все дела, а ты опять сидишь. Но теперь лучше под кроватью. Она оттуда только пылесосом может. 

— А еще что ты можешь? — говорит Барсик. 

— Много чего, — говорит Мартын. — Хвост видал? Специально качаю. Побегу свое фирменное, дурацкое, типа напугала она меня каблуком своим, да хвостом все ее банки-то и сшибу с нижних полок. Недавно коробку в четыре киллограмма меда сшиб. Немножко склеился, ну ничего, вылизался. А ты чего умеешь? 

— У меня Нога, — говорит Барсик. — Вот это, знаешь: она после того, как ты ее поронял, встала, отряхнулась, а из дома все равно свищет. Не сдается. И к порогу, к порогу, да на каблуках. 

— Так, — говорит Мартын. 

— Ну так вот, — говорит Барсик. — Садимся — да не на дороге, это не тонко. А вот чуть, слегка, на такой благородный градус сбоку. Чтобы ей и где пробежать было, и с другой стороны, чтобы у нее аж дыхание перехватило — вдруг, мол, на хвост наступлю Барсичке своему. А я сижу. Не просто сижу. Сурово сижу. По делу. И вылизываюсь. И у меня Нога. Ну, знаешь. Торчит так. 

— Ого, — говорит Мартын. — Да, у тебя Нога что надо Нога. По тебе можно делать постскриптум, которым углы меряют. 

— Транспортир, — говорит Барсик. — Ну неважно. Так вот, просто Нога это еще не все. Там важно вот что, слушай сюда, это фирменное, дед учил. Она как шагнет — ну и типа, уф, пронесло, на хвост не наступила, к Ноге со всем уважением, и типа счас опять побежит, да еще и крикнет — какого черта ты, чертов кот, вечно на дороге рассядешься? 

— Она же не знает, что специально, — хихикает Мартын. 

— А у меня все до миллиметра. И вот она мимо, значит, как в замедленной съемке, шагнет, да взгляд вниз опустит, чтобы, значит, и уважение к Ноге, и вдруг хвост, вдруг я ей добровольно, думает, по глупости, думает, собственный хвост тут разложу… И уже вроде как слегка так заранее виновата…

— А хвоста-то нету, — ликует Мартын.

— И точно в этот момент, — говорит Барсик, — я поднимаю на нее тяжелый взгляд. 

— Ооо! — говорит Мартын. 

— Да, — говорит Барсик, — тут все замирает, понимаешь. Это мгновение, острое, как льдинка. Я смотрю на нее молча. Тяжело. Нога высится. И как бы взгляд мой идет снизу вверх, понимаешь? 

— Ооо! — говорит Мартын. 

— А на самом деле, — говорит Барсик, — она так спотыкается в этот миг, и уже и «чертов кот», и уже «че расселся» — уже и не скажешь, понимаешь, да? Как бы на самом деле сверху вниз все. Я, Нога, невидимый, но угрожаемый хвост, и вот этот вот взгляд. Молчаливый. В нем бездны. 

— Какие? — говорит Мартын. 

— Типа «Я сижу, благородный кот. В своем доме сижу. У меня Нога. Все знают, когда у кота Нога ввысь — кот в своем праве в своем доме. Я больше ничего тебе не скажу. Ты сама все пойми. Нога кота не требует слов. Это древний ритуал. Имей достоинство его уважать». И понимаешь, она сразу как-то понимает: я сижу, а она бегает. Я дома, а она свищет. Я мог бы много что сказать, но я молчу, вылизываюсь, ты, хозяйка, бегаешь, кричишь, — ну и кто после этого из нас благородный дон? Она благородный дон? 

— Ооо! — говорит Мартын. — Тонко! Срезал! 

— Искусство, — говорит Барсик. — Не всем дано. Не у всех Нога. Не всякий Ногу поймет. 

— У тебя Нога, — говорит Мартын. 

— У меня Нога, — говорит Барсик. — Уважение имей. 

Работать с этой темой у Юлии Рублевой

Читать по теме